| ВНИМАНИЕ! ПРОЧТИТЕ ЭТО ОБРАЩЕНИЕ!!! |
Василий Добровольський
Материал из Родовод.
| Род | Добровольские |
| Пол | мужчина |
| Полное имя от рождения | Василий Добровольський |
Заметки
ПОДОЛЬСКАЯ МАФИЯ. Как раз в это благословенное время главным «бизнес-партнером» народного героя стал «бывший еврей», а теперь «честный христианин» Василий Добровольский. В своем обширном очерке о Кармалюке и его соратниках Иосиф Ролле называет Добровольского «выкрестом, сидевшим когда-то в тюрьме, неисправимым вором, теперь же арендатором трактовой корчмы под лесом на полях села Ходак».
Молодая и аппетитная жена Добровольского очень понравилась Кармалюку, соскучившегося на каторжных винокурнях по женской ласке, и ответила ему взаимностью. Муж отнесся к этому с глубоким пониманием. Высокие экономические интересы были для него важнее низких сексуальных чувств. Сложился идеальный амур-де-труа с разумным разделением труда: Кармалюк грабил, жена корчмаря принимала награбленное, а ее официальный супруг сбывал.
Но нашего преступного гения пытали не жаждой. Кармалюку показали чистосердечные признания его сообщников и пообещали снять с него железный ошейник и устроить свидание с любовницей Магдаленой Добровольской, сидевшей в женском отделении, если он подтвердит то, что и так было уже известно полиции. Атаман подтвердил. Ошейник не сняли. Свидания не разрешили. За такое «кидалово» Устим устроил бунт в тюрьме. Невиданное дело! Он порвал ошейник и кандалы, вооружился ими и стал вызывать на бой тюремщиков. Бунт поддержали только Скотинчук и муж любовницы — Василий Добровольский. Остальные заключенные в ужасе забились по углам. Три дня, забаррикадировавшись, Кармалюк с двумя «побратимами» сидел в отдельной камере, потом, оголодал, обессилил без воды и сдался в плен охране вместе с цепями.
Приговор, вынесенный в 1828 г. был таков: Кармалюку — 100 ударов кнутом, Скотинчуку и Добровольскому — по 50 ударов, Добровольской — 25. И всем — пожизненная каторга. Сто восемьдесят менее виновных отдали в солдаты или сослали в Сибирь, а всякую мелочь просто выпороли, в том числе и шляхтича Ольшевского, на «хате» у которого поймали Кармалюка. Супруги Добровольские и Илько Скотинчук так в Сибири и осели, а Кармалюк снова сбежал, проявив свою обычную напористость.
Теперь про аморалку, потому что про притоны я не очень понял. Вы же только что изобразили Кармелюка чуть ли не вором в законе. К вашему сведению, по уголовным понятиям спать с подругами (тем более - жёнами) подельников — один из тягчайших проступков. Хуже только сотрудничество с властями и пассивный гомосексуализм. И вряд ли 200 лет назад было иначе. Но к нашей теме это никакого отношения не имеет, ибо Устим, во-первых, не был уголовником, а во-вторых, с жёнами товарищей по оружию не жил. Как? А вот так! Обломись, Ролле! Обломитесь, Кабачинская! Дулю вам с маком! Никогда Мария Добровольская не была женой побратима Кармелюка Василия Добровольского. Иначе судебный писарь именовал бы её «жена вышеупомянутого Добровольского», либо «жена проходящего по тому же делу преступника Добровольского». Он же её называет «девкой» (т.е. - женщиной, никогда не бывшей замужем), в другом месте - «женой проживающего в Старой Гуте выкреста», а также дочерью Ивана Добровольского, жителя селения Поросятков. Очевидно, тут какая-то путаница, обычная для судебной волокиты. В любом случае, Василий Добровольский в Старой Гуте не проживал; он был уроженцем Зинькова, также жил какое-то время в Новых Нетечинцах и Новом Майдане в доме Ильи Сотничука. Бывал вместе с Кармелюком в разных местах, всё больше — по лесам. В момент же составления протокола «проживал» в Литинской тюрьме, а вскоре должен был назвать местом постоянного жительства Сибирь. «Добровольский» вообще довольно распространённая фамилия, особенно среди крещёных евреев, принимавших её вместе с новым именем, желая подчеркнуть, что стали христианами добровольно.
Правду мы, наверное, никогда не узнаем, но мне всё видится так: Кармелюк с товарищами собрался очередной раз бежать. Для связи с «волей» использовали Добровольскую (её содержали не так строго), с которой Устим, вопреки правилам, встречался, приплатив охране, под благовидно-романтическим предлогом. Но вдруг что-то пошло не так, а свидание с Марией как раз запретили. Мало того, что план оказался под угрозой срыва, друзья, оставшиеся на свободе, могли выдать себя и попасть в лапы полиции, а атаман всегда старался не допустить, чтобы из-за него пострадали другие. Из патовой ситуации Устим решает прорываться напролом: получится — уйти с боем, не получится — отвлечь внимание охраны, замести следы и никого не подставить. Не знаю, зачем они с Добровольским и Сотничуком забаррикадировались в камере; возможно, ещё надеялись подпилить решётки, а может — дожидались, когда товарищи снаружи поймут, что побег отменяется, и уйдут из-под удара. То-то бунтовщики вдруг успокоились и даже сами связали друг друга. Когда всё закончилось, администрация литинской тюрьмы оказалась в крайне неловком положении. Всплыло и то, что они позволяли Кармелюку видиться с Добровольской, и то, что арестант беспрепятственно ходил по крепости, полной вооружённой охраны, срывал замки и призывал к бунту, а его никто не остановил, наконец, то, что, в нарушение правил, Устима приковали цепью к столбу. На этом фоне доискиваться подлинных причин поведения атамана значило ещё больше подставляться; куда проще объяснить происшедшее гормональным взрывом. Кармелюк не мешал им так думать, это было и в его интересах. Всё равно крестьяне протоколов не читают, а на мнение судейских ему было плевать.
Ближайшие предки и потомки
